Новости – Общество
Общество
«Нас избегают, словно мы больны чумой или СПИДом»
Фото: Владимир Кованов
Рязанский фотограф Владимир Кованов — о цикле фотографий «Раковый корпус» и об отношении к болезни — своей и чужой
21 ноября, 2014 12:11
11 мин
Владимира Кованова кто-то называет фотохудожником, кто-то — даже художником. Ходят слухи, что он очень любит снимать женщин в стиле «ню». Ну и вообще, что он просто любит женщин. Стоит только сказать, что снималась у Кованова, в ответ услышишь многозначительное: «О-о-о, и как?». Но каких-нибудь «изобличающих» Кованова как не было, так и нет. Преподаватель художественного училища, президент региональной общественной организации «Рязанский Дом Фотографии», издатель журнала «Рязанский фотограф». В прошлом — фотокорреспондент нескольких региональных изданий и федерального журнала «Огонек». Высокий, подтянутый, всегда с кофром на плече, с хитринкой в глазах за стеклами очков.
Внезапно некоторое время назад в своем блоге он написал: «Это несвязный рассказ о моих вынужденных "каникулах" в онкологическом диспансере. Никогда не думал, что окажусь там в качестве пациента, но пришлось». Дальше — фотографии соседей по палате, врачей и медсестер, просто интерьера больницы. Черно-белые и ослепительно-яркие.
Сто раз подумала прежде, чем напроситься на встречу. Так и звучало в ушах не раз уже слышанное: «Для вас, журналистов, ничего святого нет!». Но услышала прямо противоположное: «Об этом можно и нужно говорить! Нас почему-то избегают, словно мы больны чумой или СПИДом. Общество спешит отгородиться от тех, кто заболел раком».
«Без боевого настроя — кранты»
Живет Владимир в авиационном городке Дягилево, рядом с аэродромом, в старом доме с широкими лестницами и коваными перилами в подъезде. В квартире — старый неподъемный шкафа соседствует с новым, недавно купленным, советский буфет — с компьютером и кушеткой под старину. В общем, сплошная творческая фантазия.
Говорят, что раньше за Владимиром нужно было изрядно побегать, чтобы взять интервью. Когда я приехала к нему, он был дома — приходил в себя после химиотерапии. В гостях у фотографа уже сидел приятель-балагур, пил кофе и советовал хозяину вставить в глаз линзу из сломанного фотоаппарата вместо монокля. В общем, упаднических настроений заметно не было.
– Как вам разрешили фотографировать в больнице? Для рязанских журналистов онкология — табу, к теме не подберешься.
– Ну, я и не журналист, я ж — больной. Тут с соседями по палате немного пообщался, там с медсестрами поговорил… До операции даже не пытался снимать, почувствовал: реакция будет не очень. А уж после резекции — тут я стал таким же, как все, рядовым больным, облепленным трубочками. Сразу после операции фотографировать было трудно физически, неделю на сильных обезболивающих провел. Потом понемногу начал снимать, сначала соседей по палате, потом в коридор вышел. Кто соглашался сниматься открыто, кто-то отворачивался — я ж не буду принуждать. Все дело в атмосфере, в замкнутости, это — самое страшное.
Владимир варит кофе и уверяет, что есть и положительные моменты в его болезни . Говорит, что курить он бросил — не хочется. Да и кофе стал пить меньше: раньше по 10 чашек в день употреблял, теперь совсем чуть-чуть. Такое внезапное изменение сознания сваливает на серьезное очищение организма после десятков «порций» капельниц.
– Врачи всем больным как говорят: мы сделаем все возможное, прооперируем, пролечим, все остальное зависит от вас самих. Без боевого настроя — все, кранты. Хотите жить— будете, не хотите — мы бессильны. Борьба с этой непонятной болячкой в голове, а не извне. Я не говорил своим о заболевании до последнего, до момента, когда пришло время ложиться в онкологию. А увидел их с постными лицами в палате — тут же «приласкал», чтобы больше с таким настроением не являлись.
– У соседей по палате получалось сохранять оптимизм?
– У кого как. В послеоперационной палате лежал с мужчиной 81 года — его даже язык не поворачивается стариком назвать. Крепкий такой, бодрый всегда. Настроен был по-боевому, хоть и в катетерах весь. Еще один сосед — без ног, на протезах. Тоже сдаваться не собирался. Одним только был расстроен: говорил, как только у него начинает налаживаться жизнь, сразу какая-то беда случается. В браке с первой женой у него родилось трое детей, все было хорошо, но тут умерла супруга. Женился на второй — у нее уже было двое детей. Зажили все вместе, еще двое на свет появились. Внезапно скончалась вторая жена… Семеро у него на руках остались. Решил, что будет жить только для них, надо всех на ноги ставить. А сам свои ноги-то и отморозил. Он из района, трактористом работал. Как-то заболел, температура поднялась, но его попросили выйти на работу. На улице мороз был, а он, со своей температурой, его почти не заметил. Так и отработал весь день. Вернулся домой — ног не чувствует. Отморозил, обе ноги отняли. Только, говорит, приспособился к протезам и заново научился жить, — рак. Но не стонет и не жалуется.
– На снимках почти нет молодых.
– Есть, только не крупным планом, в отдалении. Они не горели желанием сфотографироваться, молодых очень много, они тяжело переживают свою болезнь. Вообще, что я заметил: в раковом корпусе нет какой-то ярко выраженной возрастной и социальной ниши. Лежат молодые люди, насколько я понял, в двадцатилетнем возрасте и в восьмидесятилетнем, лежат люди с достатком и без такового. Болеют и те, кто вел на зависть здоровый образ жизни, и те, кто пил-курил-гулял-ел все подряд. И нет рецепта, как уберечься.
У Владимира огромный круг знакомых, множество друзей. По его словам многие повели себя странно, как узнали о заболевании.
– Звонят — я чувствую незнакомые нотки в голосе. То ли жалость, то ли отстранение, но уже нет той открытости и теплоты. Другие, которые и раньше любили поплакаться на жизнь, удвоили свои жалобы — мол, тебе плохо, но нам-то тоже нелегко, ты не самый несчастный на этом свете. Я и не считаю себя несчастным. Самое трудное в этой болезни — даже не операция, не «отходняк» после операции и не химиотерапия, хотя после нее чувствуешь себя отвратительно — все плавает, словно в тумане, еле до туалета добираешься. А самое трудное — научиться жить по-другому, приспособиться к диете, новому распорядку. Научиться снова зарабатывать… Не знаю пока, где и по какому графику смогу работать. С кем ни говорил из больных — все прошли через это. Одного знакомого совсем уже из больницы выписали, даже «химию» делать не стали, умирать отправили. А он уже два года живет себе, приспособился.
Владимир говорит о диспансере долго. О мужчине, который сидел в коридоре под плакатом, рассказывающем о химиотерапии, и чуть не плакал, говорил: «Попал сюда — это конец, отсюда не выходят». О том, что в этой больнице нет дружеских посиделок за обедом или ужином, как в других, и редко услышишь смех. Люди неразговорчивы, зациклены на своей болезни. Да и само здание давит: оно было открыто в середине прошлого века. Потрескавшиеся стены, облетающая с потолка побелка, вид из окна — на такой же серый и старый корпус. Но медицинское оборудование — современное и дорогостоящее. Вообще, о врачах и среднем медперсонале Владимир говорит отдельно. С благодарностью и удивлением.
«Если б все знали, были богами»
– Как отнеслись врачи к больному с фотоаппаратом?
– Нормально. Сначала тоже не очень, потом юбилей своего хирурга снимал. Они ж выполняют свою работу, а я, своего рода, свою. Не хочу, чтоб это звучало как-то пафосно, но работают там люди, которые болеют вместе с нами — за нас. Никто их не тащит на аркане приходить в свои выходные, а они приходят, проверить, как там их послеоперационные? А медсестры — они ж копейки получают, по несколько ставок совмещают. И медперсонала все равно не хватает. После операций за больными ухаживают родственники, медсестры и нянечки не успевают за всеми, — говорит Владимир и уточняет, что ведь далеко не у всех имеются родственники, не каждый может приехать из отдаленной деревни в больницу к близкому человеку. – Я писал в германскую клинику, мне ответили то же, что отвечают наши врачи: мы сделаем все возможное, дальше все зависит от особенностей организма и настроя больного. Так что и за границей — не боги рак лечат. Наши врачи говорят: если б мы знали, из-за чего возникает это заболевание и как его лечить, мы бы были богами.
Владимир говорит, что пока все лекарства получал в стационаре бесплатно. Что будет дальше, после урезания финансирования этой медицинской отрасли — пока не представляет.
Из серии фотографий «Раковый корпус» Владимир хочет сделать выставку в художественном училище, где он преподает, пока лечится.
«А когда сексом заниматься будем?»
Под конец Владимир показывает мне папки с неопубликованными фотографиями. К примеру, кадры из роддома, с операции кесарева сечения. Это что-то сюрреалистическое, даже не знаешь, то ли ужасаться, то ли смеяться. Вспоминается цирковой номер с женщиной в ящике, которую распиливают на части.
– Роженица под наркозом находится, тело совершенно бесчувственное. И вот, лицо женщины расслабленное, даже улыбается при виде своего ребенка, а ниже, за ширмочкой – кровища, все разрезано, еще зашивать не принимались, — говорит Владимир, отец и уже дважды дед. — Сказали, что нельзя такое людям показывать.
Или снимки счастливых, немного задумчивых и беременных, а потому — загадочных дам. Сначала с удовольствием позировали фотографу, потом не разрешили публиковать снимки.
Или вот частная фотосессия — обнаженная натура. Пластика, молодость, изумительная фигура, нетривиальное лицо — ни грамма чего-то постыдного, чистое искусство, засмотреться.
– Одну фотосессию сделали, другой раз отщелкали — ей все не нравится. Спросил, чего ж она хочет, для чего портфолио? Ответила, что мечтает сделать карьеру в порно индустрии… «Ну, тут я точно ничем помочь не смогу», — обалдел я, и больше не видел эту даму. Хотя, может, и стала порнозвездой, это я отстал от жизни, — не слишком печалится Владимир.
Еще одна модель сделала несколько портфолио, но прощаться не спешила. И наступил час страшной расплаты. «А что, это — все? Мне сказали, если снимаешься «ню», обязательно потом надо с фотографом… ну, это…», — выдала юная особа обалдевшему Кованову. «Э-э-э, я-то не знал о таком условии, так что по этой части – не ко мне», — оправдался фотограф и распрощался с обиженной таким поворотом событий дамой.
Перед моим уходом Владимир Кованов несколько раз сфотографировал меня. Пообещал, что, как только выздоровеет, пригласит в студию. Говорят, что он — человек слова. Значит, обещание выздороветь обязательно выполнит.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
