Новости – Общество
Общество
«Живем небогато, зато спим спокойно»
Сергей Морозов. Фото: Екатерина Вулих / «Русская планета»
Бывший председатель колхоза «Ударник» рассказал, как процветало и разваливалось коллективное хозяйство
7 июля, 2015 16:13
14 мин
Колхоз «Ударник» в селе Зимино Рязанской области благодаря председателю Сергею Морозову пережил второе рождение. Когда-то это было огромное хозяйство: с пашней, курами, коровами. Инфраструктура вся была налажена, но в 90-е не смогло ничего уцелеть, постепенно все растащили и уничтожили новые власти. О том, как теперь живет Сергей Морозов и о чем жалеет, он рассказал в интервью РП.
К Сергею Морозову я ехала на удачу: меня предупредили, что бывший председатель до сих пор болезненно относится к развалу колхоза и может отказаться от разговора. Что никогда не стремился «порисоваться», и хвалиться успехами — теперь уже бывшими — тем более не станет. Действительно, и Сергей Михайлович, и его супруга Людмила Анатольевна сразу же решили сослаться на нехватку времени, потому как — сенокос, куры, корова с теленком. И все же мы незаметно переместились со двора на прохладную кухню-пристройку.
Супруги постарались как можно точнее вспомнить, что и в каком году произошло, и внезапно поняли: в Захаровском районе, в селе Зимино они прожили уже 30 лет. Своеобразный юбилей почему-то даже не отметили.
– Нас серьезно «обрабатывали», чтобы мы переехали сюда работать. Потому что колхоз «Ударник» был практически уничтожен: один председатель умер, потом еще один недолго поработал, следующий оказался сильно пьющим человеком. Сами мы родом из Стенькино. Я в 80-м году окончил Рязанский сельскохозяйственный институт, попал по распределению в соседнее хозяйство — село Безлычное. Начинал агрономом, потом стал главным агрономом, а потом меня вызвали в райком партии и поставили в известность: «Ударник» разваливается, надо бы его ударными темпами восстановить.
Сергей Михайлович, невесело усмехаясь, уточняет, как именно «уговаривали» их с супругой на переезд: начальство вызывало в кабинет и… уходило на совещание. Потом «высокое партийное начальство» возвращалось и спрашивало: «Ну как, надумали»?
– Да это же настоящее издевательство!
– Ха, а вы не помните, что ли, как тогда было? Ой, ну да, вы ж тогда еще в школу ходили, наверное. Мы, понятное дело, «надумали», а куда деваться было? Я пытался еще отговориться тем, что не успел вступить в партию, является только кандидатом на вступление. А беспартийный никак не мог занять руководящую должность. «Ну, это мы быстро оформим», — ответили мне и на самом деле в срочном порядке приняли в компартию. Пришлось переезжать вот в это самое место, которое я тогда называл «Колхоз “Путь к разрухе”».
Фото: Екатерина Вулих / «Русская планета»
Людмила Анатольевна припоминает, что старшему сыну тогда не было и двух лет, поэтому она побоялась поехать с мужем. Бояться было чего: у самого молодого в районе, 27-милетнего председателя не было ни жилья, ни какого-то средства передвижения, кроме ног.
– Первое время жил в конторе сельсовета, питался в столовой, поля обходил пешком. Машина, конечно, была нужна, но здесь было такое бездорожье, что подошел бы только УАЗик. С лошадьми была беда — воровали. Так что — ножками, ножками. Теперь вот ноги так болят, что порой ходить не могу. И в больнице даже лежал. Так вот, об этом колхозе ходила дурная слава, но то, что я увидел, ужаснуло даже меня, крепкого мужчину. В коровнике стояли скелеты, обтянутые кожей, вокруг валялись трупы взрослых коров и телят, смердело так, что… Кормов нет, зерна нет. Все сразу решили, что я тут надолго не задержусь, только одна пожилая колхозница, увидев мои старания, сказала: «Да вы тут, Сергей Михалыч, наверное, навсегда». В общем, принялся я разгребать весь этот кошмар.
Говорит, что прекрасно понимает: одному бы ему ни за что не справиться. Но хорошо помогли районные власти, управление сельского хозяйства сразу выделило необходимые корма, семена; с рязанского предприятия «Химволокно» прислали людей. Первый год еще трудновато было, потом дела пошли в гору.
– Нам выделили часть дома, мы быстро сделали ремонт, осенью уже приехала Людмила с сыном. Ее тоже все это время «уговаривали». Она у меня торговый работник по образованию, а с кем сына оставить? Детского сада-то не было. Тут вообще ничего не было: ни садика, ни школы, ни клуба. Медпункт только был. Ну вот, стали сюда возить то мою маму, то тещу — они по очереди сидели с ребенком, но и то — когда сами могли, и когда можно было проехать по бездорожью.
Согласно прогнозу погоды, день обещал быть достаточно жарким. Но здесь, в деревне, и 30 градусов жары воспринимаются совсем не так, как в городе. Из окна тянет прохладной, даже какой-то ароматной, свежестью. Ни рева автомобилей, ни других привычных горожанину звуков, только шелест листвы плодовых деревьев и отдаленное мычание коровы.
Супруги периодически совещаются между собой: в каком году происходило то или иное событие? Как звали такую-то соседку? Вспоминают про каких-то «сто первых», которые мешали восстанавливать колхоз.
– Кто такие — «сто первые»?
– Ну, как же? Разве не слышали? Те, которых высылали «за сто первый километр». У меня их было 70 человек из 110 рабочих, — посмеивается бывший председатель. — Это сейчас говорят, что диссидентов всяких ссылали, несогласных. На самом деле тут радовались жизни настоящие лентяи, хамы и алкоголики. Работать они не собирались, пили, а политика партии была очень странной по отношению к этим «сто первым»: общество должно было их перевоспитывать, а не наказывать. Вроде бы они уже наказаны — сосланы в глубинку. И вот что из этого получилось: прихожу я проверять их смену — они пьяные и продолжают пить. Рублем наказать — не могу, выслать еще дальше — не в моей компетенции, и они об этом знают, только посмеиваются. Точь-в-точь как в «Приключениях Шурика». Просто сейчас зрителю становится непонятно: как это — осужденный вот так открыто издевается над порядочными людьми?
Морозов говорит, что выход был только один: не бояться, разговаривать на равных, взывать к совести. Иной раз срабатывало, только его самого прозвали «гражданин начальник».
Фото: Екатерина Вулих / «Русская планета»
– Я мог только лишить их квартальных премий, и то не полностью, а лишь на 25%. Говорю же: зарплата тогда была — святое, это потом уже можно было задерживать по полгода, и начальству за это ничего не было. Так вот, со временем как-то обжились эти «сто первые», перестали нам гадить. Мы потом некоторых даже хоронили за счет колхоза. А я однажды сказал в райкоме: мол, у меня стаж рабочий должен идти год — за три, как в колымских лагерях. Только там «гражданину начальнику», думаю, хамить страшновато было.
– Неужели не было никаких методов воздействия?
– Сначала я должен был сделать три устных выговора при свидетелях, потом устные выговоры, потом «проработать» на собрании, при всем колхозе. О, зато они на меня как жаловались. Чуть ли не каждый день бегали строчить заявления в прокуратуру — они туда хорошо дорожку знали. У меня даже потом одна партработница спросила: «Сергей Михалыч, да ты у нас до сих пор работаешь без единого строгого выговора? Ну, дела!». За одни эти жалобы «сто первых» я мог бы получить «строгач», но как-то не случилось.
У Морозова, судя по рассказу, вообще было множество «прегрешений» и поводов получать выговор за выговором. К примеру, председатель самовольно взял и построил… детский сад. И за это его не погладили по чересчур самостоятельной голове.
– Тогда строительство детских садов в колхозах не планировалось, куда девать детей на время работы родителей — никого не волновало. А мы взяли срубы от двух домов, соединили в один — получился детсад. Сначала я проводил по документам это строение как жилой дом, потом все раскрылось. Ох, пришлось мне ругаться с начальством. Удалось отстоять детсад. Сначала в него 21-го ребятенка привели, потом еще один детский сад пришлось таким же макаром строить, тут уж скандал потише был. Управление образования прислало нам профессиональных воспитателей — мы им тут же жилье дали. Словом, жизнь стала налаживаться. Школы тоже поначалу не было, дети в Пальное ходили, там восьмилетка была. Потом тут школу устроили, учителя тоже приехали из города. Раньше же распределение было — отработай три года там, куда отправили, и вся недолга. Но главное, что нам удалось сделать — это дорога, — уверен Морозов.
Дорогу, по его словам, пришлось строить за счет колхоза — в районной управе просили подождать до следующего года, когда появятся средства, но времени на ожидание не было. Осенью и весной до центра добраться было совсем невозможно. А продукцию продавать надо, иначе пропадет. Действовали так: бидоны с молоком грузили на грузовик, грузовик прицепляли к дизелю. И весь этот «обоз» не ехал, а плыл по грязи. На технику потом было страшно смотреть — по словам Морозова, «отмывали всем колхозом».
– Какое уж тут «подождать до следующего года»? Как сейчас помню, дорогу мы проложили в 1988 году, обошлась она в 320 тысяч рублей. Колхоз наш уже неплохую прибыль приносил, да и каждый работник в отдельности на зарплату не жаловался. Если, конечно, он по-настоящему работал.
– Сергей Михайлович, вот мы говорим о колхозе, расскажите подробней, что это такое?
– В принципе, это работа на самого себя, только не одного человека, а коллектива. Вся прибыль, которую мы зарабатывали общим трудом, оставалась в колхозе. За исключением небольших налогов, которые шли в государственную казну. Что нам нужно построить, приобрести, продать на следующий год — решили общим собранием в конце этого года. Учитывался голос любой Мариванны, если она предлагала дельную вещь. Так что требовалось от нас всего ничего: работать, не пьянствовать и не воровать. И таких людей было большинство, уверяю вас.
Людмила Анатольевна с улыбкой вспоминает, что по итогам года некоторые доярки, телятницы и механизаторы получали больше председателя.
– Доярки же получали оклад плюс премию — по результатам надоев, телятницы — по увеличению веса телят. В месяц получалось больше 300 рублей. А в конце года и вовсе целое богатство получалось — более 3 тысяч рублей зарабатывали, да еще и подоходный налог с колхозников не вычитали. Из чего складывалась такая сумма? Это и премии по итогам уборочной, и за стаж, и компенсация за отпуск — многие не брали отпуск, некогда было. И так называемая «13-я зарплата». Вон, муж за 15 лет только однажды в отпуске был.
Фото: Екатерина Вулих / «Русская планета»
– Да, помню, в Солотчу по путевке ездил, в санаторий, — подтверждает он. — Это мне жена подсказала: мол, езжай отсюда подальше, чтоб не дергали. Что вы думаете? И там достали, чуть ли не каждый день приезжали, чтобы посоветоваться или подписать какие-нибудь бумаги. В общем, как-то совестно было отпуск брать, как это — все работают, а я тут отдыхаю.
Супруги говорят, что жили и работали на самом деле одной большой семьей. Утаишь или украдешь копейку — тут же всем станет известно. Зато и праздники отмечали вместе, и в Москву за дефицитными продуктами и вещами — тоже вместе, на колхозном автобусе.
– А потом я ушел из председателей. Перестал понимать, что за время наступило. К примеру, продает человек колхозный пай земли, деньги прогуливает, а потом снова возвращается работать в колхоз. Остальные выражают недовольство, а мне что делать? Тут еще ноги разболелись, в больницу попал. Подлечился и решил уйти на пенсию, своим хозяйством заняться. А свой пай — вот чудак-то я — забрать не смог. Мне ж тогда можно было полколхоза присвоить. Когда уходил, говорил: «Люди, держитесь вместе, только вместе вы сможете выжить». Какой там. Все пошли вразнос, какая-то анархия началась. После меня было еще 3 председателя, но недолго они продержались. Москвич потом один тут «рулил» — весь скот уничтожил, зарплату по полгода не платил, да еще и шуточку любимую все время повторял: «За деньги каждый дурак будет работать, а ты поработай-ка без денег». Ну вот, так и развалился окончательно колхоз «Ударник».
Остался Сергей Михайлович «на домашнем хозяйстве». Сам корма заготавливал, сам бычков-хрюшек продавал. Да только в последние годы подобный приработок стал убыточным.
– Приезжают скупщики, дают за бычка 50 тысяч рублей. С той же присказкой: «Вырастить любой дурак сможет, а ты попробуй продать». В общем, всюду мы неумными получаемся. Теперь только для себя коровку держим, она недавно отелилась — теленок теперь еще есть. И куры.
Людмила Анатольевна проводит меня огородом на небольшую лужайку за домом — там, лениво обмахиваясь хвостом, «принимает воздушные ванны» корова Малышка. Упитанная, холеная. Хозяйка разворачивается в обратную сторону — корова недовольно мычит.
– Это ей уже жарко стало, пора в сарай заводить, — смеется хозяйка. — Пойду свои обязанности выполнять. Да сейчас и сыновья приедут — докосить нужно.
Морозов провожает меня, задумчиво покуривая у калитки. Признается, что до сих пор не понял: правильно ли сделал, что и пай не забрал, и вообще — здоровье оставил в колхозе, который все же развалился. Может быть, можно было его спасти?
– С другой стороны — мы живем с чистой совестью. Никто не скажет, что мы людей обворовали. У нас машина-то первая личная в 2003 году появилась — да и ту в кредит брали. Сыновья выросли, работают. И мы пока «скрипим», живем хоть не богато — зато спим спокойно.
На обратной дороге подхватываю попутчицу — женщина 2 раза в неделю проходит 8 километров до автобусной остановки, чтобы уехать в Рязань на работу. Сутки в продуктовом ларьке — трое суток дома. Удобно. Поясняет по дороге, что вот эти заросшие бурьяном поля принадлежали колхозу «Ударник», а вон те, соседские, теперь взяты в аренду корейцами.
– Вы не путаете? Смотрите, там люди работают, на корейцев совсем не похожи.
– Так это они всяких бомжей и пьяниц с вокзалов подбирают. Сосед мой недавно одного такого в город вывез. Рассказывал, что кинулся к нему мужик на дороге, умолял сказать, где он находится: мол, глаза продрал, очухался — не понимает, где он есть. Вот такой у нас теперь «колхоз».
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости