Новости – Общество
Общество
«Люди раньше добрые были, даже старообрядцы»
Фото: Екатерина Вулих / «Русская планета»
Жители вымирающей деревни Чембар — о староверах, жизни в изоляции и секретах долголетия
16 июля, 2015 16:40
14 мин
«Ни одной живой души» — такая мысль крутилась в голове, пока я «знакомилась с достопримечательностями» деревни Чембар Шиловского района. Достопримечательностей всего три: заросший деревьями по самую крышу храм Казанской иконы Божьей Матери, давно заброшенная школа-«трехлетка» и старообрядческое кладбище.
Официальные источники немногословны относительно этой деревни. Территориально относится к Краснохолмскому сельскому поселению; согласно переписи 2013 года, в живых значится 29 человек. Есть сведения о том, что возникло село в середине XIX века как выселки соседнего села Лукмос. К концу века выселки стали центром Чембарской волости Сапожковского уезда. Большую часть населения составляли старообрядцы: 158 душ мужского и 174 души женского пола. В день моего приезда местные жители «рассчитались на первый-второй» и обнаружили 11 «душ обоего полу». Преимущественно пенсионеров.
Руины церкви с виду похожи на другие такие же заброшенные церкви Рязанской области. Но стоит войти, замечаешь отличие: справа и слева стоят огромные печи для обогрева помещения. В одной из них припрятана пара веников, бутылка с водой, еще какие-то принадлежности для уборки. Позже мне расскажут, что пару лет назад отсюда вывезли весь мусор — видимо, собирались реставрировать. И сейчас по праздникам в этом храме проводится служба. А пока мне известно только то, что с позапрошлого века в церкви служили староверы.
Чуть в стороне от церкви — деревянный покосившийся дом. Кажется, он тоже совсем заброшен, но нет: через оконные стекла виднеются стопки дров. Да и внутри, несмотря на проваленные полы и сгнившие потолки, которые вот-вот надумают рухнуть, комнаты с дровами закрыты на замок. Кто-то пользуется строением как складом.
Фото: Екатерина Вулих / «Русская планета»
Центральная деревенская «площадь» являет собой лавочку, разрушившийся кирпичный магазин, искореженную за ненадобностью металлическую остановку общественного транспорта (который больше не ходит) и… телефонную будку с аппаратом жизнеутверждающего красного цвета. Снимаю трубку — в ней раздается самый настоящий длинный гудок; вот только пластиковых карточек, с помощью которых срабатывает этот аппарат, не видно в продаже уже лет пять. И ни одного человека, который пожелал бы воспользоваться телефоном, я не увидела на двадцатикилометровом отрезке.
Дальнейший путь и вовсе ознаменовался непонятной чертовщинкой. Непосредственно у тропы, ведущей в лес, на староверческое кладбище, погасли все индикаторы на приборной панели, замолчал приемник. Опасаясь остаться в этом безлюдном месте навсегда, проехала вперед — приборы заработали. Вернулась — электрика снова «умерла».
Старообрядческое кладбище укрыто от глаз случайных любопытных глубоко в лесу. Но еле заметная дорога все же имеется. Как только подходишь к покосившимся крестам и оградкам, в памяти всплывает цветаевское — про кладбищенскую землянику. Удивительно крупная, яркая, словно светящиеся лампочки новогодней гирлянды. Подберезовики и маслята — тоже как с картинки. Ничем другим кладбище староверов не отличается от «обыкновенного», разве что фотографиями на медальонах. Старики — с белыми длинными бородами, старушки — в наглухо завязанных платочках, надвинутых на самые брови. Одни могилы давно заброшены, кресты заросли мхом, на другие явно наведываются родственники. На одной оградке зачем-то повязана георгиевская лента. А вот и последнее пристанище последней старообрядки Ефросиньи Ивановны Бастрыкиной. Она скончалась в 2007 году.
Промокшая до пояса, выбралась обратно к дороге, отъехала с неработающими приборами — через десяток метров лампочки весело замигали зелеными огоньками. И появился первый за 2 часа моих блужданий путник. В рваной дубленке, панамке защитной раскраски и бордовых резиновых сапогах.
– Здравствуйте, вы — местный? Скажите, а тут есть жилые дома?
– Все живые будут на кладбище, мои все уже на кладбище, и мне там быть.
– Сочувствую, а…
– Вон там, — выдохнул мужчина перегаром, махнул рукой и отправился дальше.
Двух местных жителей, мать с сыном, удалось отыскать километрах в трех от главной дороги. Несколько строений — одни полностью разваленные, другие просто кособокие — «кучкуются» в одном месте, за сорняковым полем и бывшим яблоневым садом. Проржавевший советский грузовик и кузов «мерседеса», колодец и открытые нараспашку два дома — картина, внушившая надежду на встречу хоть с кем-то живым. Правда, на мои призывные крики жильцы отозвались не сразу: глуховаты, да и телевизор работает на полную громкость.
Фото: Екатерина Вулих / «Русская планета»
– Ой, журналист? К нам? А чем же вас угостить? Жень, ты достань там конфетки, сухари, ставь чайник, — не на шутку разволновалась 80-летняя Галина Ростиславовна. — Если б знали, вчера б купили печенье.
Закупить продукты жители Чембаря могут по субботам — по главной дороге проезжает автолавка и останавливается возле каждого съезда к домам. В этом же фургоне можно получить пенсию. Только спиртное не развозят — за ним приходится ходить в соседнюю деревню, за несколько километров. Летом пешком, зимой — на лыжах.
Евгений уверяет, что сейчас зимы «стали не те».
– Сейчас-то я быстро на лыжах дохожу до автолавки или Лукмоса, а вот когда маленьким был — то были зимы. Выходишь из дома в школу — оп! — провалился по пояс. Возвращаешься домой, переодеваешься и уже никуда не идешь, — смеется он и закуривает. — Хорошее время было.
Как оказалось, тот самый домишко с дровами возле церкви и был начальной школой. В ней учились дети окрестных сел Шиловского района и пограничного с ним — Сапожковского.
– А я была бригадиром на крахмальном заводе, — очнулась от затянувшегося удивления приездом корреспондента Галина Ростиславовна. — Тут завод был большой, вся округа работала. Еще Краснохолмская швейная фабрика была, там лифчики шили и носовые платочки. Все работали.
– Крахмальный завод во-о-он там, за логом. Но нужно вокруг объезжать, по дороге. Лог глубокий, вам с непривычки не пробраться, там однажды мужик один наш зимой замерз — выбраться не смог. Там Петруха Першин живет, все покажет и расскажет. А завод наш крахмальный развалился. Раньше-то у нас огромные поля были картофелем засажены, а теперь, говорят, крахмал за границей покупаем. Неужели снова свое производство нельзя запустить? — рассуждает Евгений.
Галина Ростиславовна продолжала искать в шкафу «сладкое угощенье».
– Галина Ростиславовна, печку вы до сих пор топите?
– А как же? Женька дрова рубит, заготавливает, я топлю. Готовим на газу — в баллонах покупаем.
– Газифицировать не обещали?
– Оно нам надо? — снова закуривая, удивляется Евгений. — В соседнем селе провели, да никто подсоединиться к трассе не спешит: огромные тысячи нужны. У нас таких денег отродясь не видели.
«Староверцы с нами за один стол не садились»
– А когда я работала бригадиром на крахмальном заводе — хорошо жили, — снова вступает в разговор старушка. — Люди добрые были, даже старообрядцы. Хоть и странные, но добрые.
– Чем странные?
Галина Ростиславовна пожимает плечами и уточняет, что «обычные люди, как и мы, только странные».
– Обычаи у них были. К примеру, попросишь попить — дадут, но только чашку после этого разобьют, не станут пользоваться. Только со своей посудой нужно было, а кто ж со своим стаканом пойдет к соседям просить воды? — Евгений заразительно смеется. — Сами в гости заходили, но редко и неохотно, по сильной нужде. У нас ничем не угощались, как будто мы заразные. Осуждали, если еда не покрыта какой-нибудь салфеткой. А чего ее покрывать, от мух, что ли?
По словам хозяев, соседи-староверы не любили, когда при них курят, выпивают. В дни праздников старались не попадать в гущу событий, потому что не хотели находиться рядом с пьяными. Но и не ругались, своих взглядов не навязывали, «права не качали».
– А еще очень недовольные были, если кто в рабочий день гулянку устроит, это у них страшным грехом считалось. А может, у человека день рождения, или сын родился? Чего ж не отметить? Так они чуть ли не уши затыкали, чтоб не слышать музыку и шутки, заставить замолчать других они ж не могли. Взрослые еще с пониманием относились, молодежь и дети специально над ними подшучивали, под окнами иногда запевали частушки. Дети ж, чего с нас взять тогда было? Да и то: что это еще за староверчество, когда мы пионерские галстуки носили, у нас атеизм проповедовался, не было никакого Бога. Не стриглись они, не брились. В одной столовой с нами не ели. Да и вообще — с продуктами и едой у них какая-то непонятка была. Старались свое выращивать, а что покупать приходилось — то, говорили люди, они отмаливали. Шептали свои молитвы — чтобы, значит, очистить продукты от нашей скверны.
Фото: Екатерина Вулих / «Русская планета»
– Работали вместе со всеми?
– Конечно, иначе нельзя было. И на крахмальной фабрике, и в поле. Но как-то со временем одни старики остались, они уж и не работали. А дети… Ведь были ж и дети у них, но — как-то в город незаметно перебрались. Значит, и от веры их отступились, и от родителей? Словом, последняя их старообрядка, теть Фрося, померла в 2007 году. Да и все село начало вырождаться. Нас тут 11 человек я насчитал, да и те — в 2–3 километрах друг от друга. По полгода не видимся, пока бездорожье не сойдет.
Добравшись лесной просекой до «соседнего» дома, позвала хозяина, постучала по распахнутой калитке, только потом заметила, что входная дверь закрыта на… палочку. Обычная деревянная палочка просунута в ушки для навесного замка. Дровяной сарай, сарай с домашними и огородными орудиями труда — все открыто настежь; перед домом деловито разгуливает курица.
Хозяин возник словно из ниоткуда: сам лохматый и кудрявый, с лохматой же собакой Дунаем. За пару минут словоохотливый чембарец выдал информацию о своей «шибко нёской» курице, о том, что ходил через лог в гости, что уже накосил стог сена приятелю и что у него есть кофе с малиновым вареньем в качестве угощенья. Что варенье свежее: сам вчера наварил. Пес Дунай при этом натурально улыбался, радуясь новому человеку, попавшему в поле зрения и обнюхивания.
– А мне уж сказали, что с города к нам приехали, писать про нас будут. А чего писать? У нас все в порядке, не безобразничаем, мирно живем. Картошку сажаю — не имею права не сажать, потому как есть-то что-то надо? И детей еще снабжаю. А мне уж 83 года, во как! — радостно улыбнулся Петр Петрович Першин и решил передохнуть от произношения своих скороговорок.
Поставил чайник, вытащил из холодильника пластиковый ящичек, доверху наполненный яйцами, похвалил свою курицу. Сводил на огород, похвалился ровными грядками, на которых не было видно ни единого сорняка, ни одного жучка.
– Вы один за всем этим ухаживаете?
– А чего? Не трудно. Утром встал — прополол, полил, поесть приготовил, сходил по делам или в гости к кому. Зимой — на лыжах. Главное — на дорогу выбрался, а там уж чеши, куда хочешь. А я привычный, лесником 25 лет проработал в нашем лесничестве. 400 гектар на мне было. Летом — на лошади казенной, зимой — на лыжах. Как только заслышу звук топора — бегом бегу, чтоб поймать безобразника. Раньше же и щепки нельзя было из казенного лесу утащить. Это потом при Горбачеве стали все разграбливать, при Ельцине. А вот вы видите, кругом — деревья, этакий подлесок, а где уже и взрослый лес? Так вот, на этих местах везде поля были с пшеницей, картофелем. А сад яблоневый был — за неделю не обойти, если пешком.
– Одному зимовать не страшно?
– С чего бы? Я тут родился, каждый куст знаю. А вот недавно было приключение. Заходу в дом, оборачиваюсь — за Дунаем какая-то рыжая собака увязалась. Пригляделся — а то лиса. Я ее прищемил дверью, убил, в общем. Это только бешеные лисы так укусить своей слюной больной хотят. Это уж вторая лиса бешеная за сезон была. Я с ними обеими расправился. А Дунай не тронул — он добрый.
– Со всем вы успеваете справляться.
– А чего ж? Я еще в порядке, очков не ношу, в костылях не нуждаюсь. Да и залетка моя (жена — Примеч. авт.) еще жива, только она сейчас в Шилове, у дочери. Она на 5 лет меня старше, и то нормально себя чувствует. А я… Я ж просто не курю, усугубляю понемногу, зато помногу хожу пешком, вот и весь секрет.
Уезжала из деревни с яйцами от «нёской курицы» и малиновым вареньем — иначе не отпускали. Хотелось прихватить с собой пакетик настоящего лесного воздуха, да не изобрели еще таких технологий. Кстати, приборная доска у дороги на старообрядческое кладбище снова на пару минут «забарахлила».
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
