Новости – Общество
Общество
«Ходют тут, туберкулез распространяют»
Фото: Екатерина Вулих
Рязанские бомжи жалуются на дефицит газет, колбасы и круп на местных помойках
6 ноября, 2014 15:07
13 мин
Каждое утро они идут по определенному пути: кусты — дворы — лавочки — помойки — пункт приема стеклотары. Затем, чаще всего, в магазин. Но может быть и отклонение от маршрута в сторону нелегальной «разливайки». С потухшими взглядами, часто переругивающиеся между собой, в грязной одежде, докуривая найденные на дороге окурки. Они не смотрят в глаза прохожим, стесняясь своего вида. Любой встречный старается не соприкоснуться с ними даже краем рукава. Состав компании со временем меняется — одни умирают, другие приходят.
Я подошла к компании, когда две женщины увлеченно собирали пустые бутылки вокруг помойки, а единственный в их сообществе представитель мужского пола просматривал найденную там же газету. На разговор согласились («Ого, у нас интервью будут брать», «Да я вам щас такое порасскажу»), а вот от «фотосессии» у помойки наотрез отказались: одна побоялась, что дочь увидит в интернете такую фотографию, а пожилой мужчина не захотел, чтобы кто-нибудь рассказал его престарелой маме о том, чем он занимается.
Нам пришлось устроиться «в скверу, где детские грибочки». Мои новые знакомые рассказали, что согласно документам, у всех жилье есть, а вот фактически проживать ни в одном доме им невозможно.
– Если б днем было, можно было б ко мне пойти. Но сейчас уже вечер, а у меня вся проводка закоротила, потому что крыша течет. Так что в доме вообще мрак, там можно шею сломать, — извинилась Елена.
Елен в этой компании оказалось две, поэтому дама постарше представилась Еленой, а вторая просто Леной.
«Просто Лена» одета в какой-то невозможный наряд, состоящий из мужской куртки, мужских же кроссовок, старушечьей шапочки «в шишечку» и детских варежек с узором-пауком. В нагрудном кармане — огромный деревянный гребень. Оказалось, что ей всего 39, а выглядит на все 60.
– Два месяца назад кто-то заколотил вход в мою квартиру. Огромными гвоздями и шурупами. Боюсь, что, если начать вытаскивать, вся дверь разломается. Да никто и не хочет мне помочь дверь открыть. Подходила к директору ЖЭО — он сказал, чтобы я паспорт несла, а документы у меня как раз в комнате.
Живет «просто Лена» в доме, который положено было снести лет 10 назад. Некогда, «еще в прошлой жизни», она сделала себе отдельный вход, установила металлическую дверь и решетки на окна. Теперь она смогла лишь проделать дыру во внешней ветхой двери, и даже может пролезть в нее, как в форточку, но дальше — никак. К участковому идти боится. Ночует у подруги Елены, на соседней улице.
– Вы не думайте, я не всегда такой была. У меня даже была своя печать ЧП. В общем, когда мы приехали из Таджикистана…
– Что вы там делали?
– Жили. Отчим мамы был военным, вот мы там все и оказались. В Чкаловске жили, в Кайрак-Куме, в Худжанде. Честно сказать, там плохо было, надо мной всегда издевались одноклассники. Не только надо мной, конечно, но и надо всеми русскими. Когда ходили купаться на Кайраккумское водохранилище, мальчишки могли поднырнуть и стянуть плавки. Я стала подальше уходить, так однажды, пока я плавала, у меня сланцы стащили и куда-то забросили. Мне пришлось идти по раскаленному песку — я все ноги обожгла. Нас даже в детстве местные считали доступными проститутками.
– Своих девочек они не обижали?
– Да что вы. Их бы за это убили или свои отцы, или соседские. У них там все строго было. Вот, например, одна местная девочка в восьмом классе себе челку отстригла, немножечко совсем. И ее отец повесил, потому что это несмываемый грех. Им нельзя волосы стричь до замужества, а потом — если муж разрешит. И вот, нам на демонстрацию 1 мая идти, а нам сказали, что Матлюбу отец убил. И все равно на демонстрацию повели, потому что отец, вроде бы, сделал все как положено, — рассказывает Лена, достает из кармана какой-то замусоленный бычок и закуривает.
Осматривается и отмечает, что покурить можно, потому что детей уже нет.
Рассказывает, как ввели комендантский час, как в городах были танки («Я даже не понимала, чьи, просто было очень страшно»). И семья переехала в Рязанскую область — тут жил и работал друг отца.
– Дали квартиру в санатории «Колос», как беженцам. А я пошла учиться в училище на монтажницу радиоэлектронной аппаратуры. Потом замуж вышла. У меня есть еще образование парикмахера и плиточницы. Когда все под откос поехало? В общем, одно время я снимала часть дома в Соколовке, во дворе рыбу коптила, ездила по районам продавать. Частным предпринимателем была. Потом с мужем развелась — застала его в деревне, в амбаре, с местной. И в эту комнату в общаге переехала. Сделала отдельный вход. А потом на полгода в больнице оказалась. Психиатрической.
Лена тут же начинает убеждать меня, что она не опасная, что с детства страдала лунатизмом, а после всех личных проблем заболевание обострилось. И она добровольно легла в больницу, «подлечить нервы». Сначала ей даже оформили группу инвалидности, а потом сняли за плохое поведение.
– Я ушла из больницы. В какое-то время меня положили в общий коридор, а там лежали две старые бабушки и черт знает чем занимались, не буду уточнять. Я стала скандалить, меня и выгнали. А я вышла оттуда и пить начала… С компаниями тут непонятными связалась. Потом пришла домой — а тут диван вынесли, дверь заколотили. Про диван точно знаю — меня подняли, я в окошко посмотрела однажды. Соседи не признаются, кто это сделал, так и не знаю. Хорошо, что дочь уже взрослая, с хорошим парнем живет. Это мне все специально сделали, чтобы пришли ордера на новые квартиры раздавать — а меня и нету. Дом-то снести со дня на день должны. Теперь вот у Ленки ночую.
– Да твоего дома даже в проекте на снос нет, — перебивает начитанный Геннадий. — Я летом в газете адреса видел, кого будут сносить до 2017 года. А то — разбежалась, так тебе и дадут квартиру.
Лена подняла на него голову, посмотрела и сникла: видно, что Геннадий слывет в компании непререкаемым авторитетом в области знаний. Спорить с ним женщины не решаются.
Тем временем к нам подобралась-таки пожилая дама, которая уже минут 10 ходила вокруг нашей компании.
– Чего тут расселись? А ну, давайте отсюда, сейчас милицию позову! — ее голос с каждым словом становился все громче.
Не обращающие на нас до этого выпада ни малейшего внимания дворовые бабульки привстали с лавочек и вытянули шеи в направлении разгорающегося скандала. И понеслось:
– Алкашей развелось, людям порядочным проходу не дают, ни стыда, ни совести.
– Ходют тут, туберкулез распространяют, на людей нападают…
– Женщина, кто ж на вас нападал? Мы даже разговариваем очень тихо, никому не мешаем, — попыталась отбиться я.
– А ну, пошли отсюда, бомжи проклятые! — пожилая дама распаляла себя все больше и больше.
Бывать на месте бездомного и бесправного существа мне не приходилось. Неуютно. И почему-то даже страшно.
Пришлось переместиться в другой двор, потемнее и побезлюднее.
Другая Елена, которая постарше, выглядит не так, как тезка. Добротное пальто и кокетливая шляпка-фуражка напоминают окружающим и ей самой временах, когда Елена была уважаемым человеком, руководителем детского музыкального коллектива. Выпускница МГИКа, дирижер, потом — «свадебная» певица, работница птицефабрики, приемщица бутылок… Теперь она эти бутылки собирает сама.
– Начинала учиться в рязанском музучилище, потом во МГИКе доучивалась. Вышла замуж за военного с Украины, хорошо мы жили. А потом случилась трагедия — муж утонул во время катастрофы с судном «Адмирал Нахимов». Вернулась в Рязань, долго не могла отойти от смерти Анатолия.
Елена говорит о смерти супруга так, словно погиб он совсем недавно. Верю и сочувствую. Но в списках погибших на «Адмирале Нахимове» ФИО названных Еленой я так и не нашла. Но это будет потом, а пока товарищи Елены пытаются утешить ее, предлагая единственное доступное и безотказное средство — местную «паленку».
– Когда на свадьбах играла, попивать начала. Предлагали же, неудобно отказываться, у людей радость. Допилась до «белочки». Привиделось мне, что на сливном бачке над унитазом девочки-близняшки родились. Я пошла к брату, чтоб он вызвал «скорую», новорожденным же помочь надо. Только по дороге все думала: а как же это — только родились, и уже в одежде, со мной разговаривают? Врачи приехали, только не за девочками, а за мной.
Товарищи начинают понимающе посмеиваться: мол, понимаем, у самих случалось.
– Честно говорю: не всегда пила. Бросала надолго, начинала новую жизнь, но опять не складывалось. К примеру, устроилась я работать на «Рязанский бройлер». Я не лентяйка, начала хорошо зарабатывать, зарплата до 30 тысяч доходила, представляете? И вот в один из дней у нас случилось ЧП, о котором не следовало говорить. Со своего места на конвейере упала сотрудница. Как вам объяснить? Там стулья такие высокие, на эстакаде, а перил нету. И все вокруг скользкое, в куриных фекалиях. Мы постоянно протирали рабочие места, но помет опять скапливался. В общем, поскользнулась она и упала. Голову до крови расшибла, руку повредила. А на следующий день снова вышла на работу — побоялась больничный брать. И тут я взяла и сказала старшей смены, что хочу увидеть главного инженера. Мол, нужно ему сказать: необходимо установить поручни на наши рабочие кресла, иначе и до смертельного случая недалеко. На меня так орали. «Куда суешься, не твое дело, может, тебе еще и служебную машину предоставить?» И все. Создали сразу такие условия, что я запила от обиды. Вот вы, журналист, скажите, где справедливость в этой жизни? Нет ее. Теперь, даже когда не пью по полгода, меня не берут на работу — старая уже.
Насколько «старая», Елена не уточняет, говорит только, что «за пятьдесят». Последнее ее место работы — пункт приема стеклотары. За день работы на улице, в любую погоду, ей платили двести рублей.
– Что ж я — совсем себя на помойке нашла? Не стану я работать за такие гроши, лучше сама буду бутылки собирать, зато никто орать меня не будет, некому теперь мной командовать!
– Ладно-ладно, раздухарилась, — осаживает ее Геннадий. — Свободолюбивая ты наша.
– И что? Вот возьму — и брошу пить. И крышу починю. И баян у кого-нибудь недорого с рук куплю. Сейчас баян не в почете, а я, знаете, как играю? Это мечта у меня такая, про баян.
Геннадия можно даже назвать завидным женихом, если б не его потрепанный вид и странные взгляды на жизнь.
– А в моей комнате телевизор сломался, а больше делать нечего, вот и бродяжничаю. Шутка. На самом деле меня мать домой не пускает, говорит, что от меня одна разруха и грязь. От меня все отвернулись, как на пенсию поперли. А когда работал — у всех в почете был, все любили, все боялись. Я ж пожарным инспектором был, понятно? Мог любую контору закрыть, вот так. А денег домой приноси-и-ил! Я многое мог, а теперь вот этих (кивок на «боевых подруг») жалею.
Судя по всему, не только жалеет, но и с успехом командует. Нашел применение своим способностям вне пожароопасной среды. Но о бывшей работе все же частенько вспоминает.
– Вон, у Елены, вся проводка в доме перегорела и промокла из-за дырявой крыши. И никто ничего не делает. Разве так можно руководить?
– А вы ходили в ЖЭО, говорили, что проводка в опасном состоянии?
– Да кто нас там слушать будет? Нет, не ходили. Да и некогда. А сейчас уже спать пойдем. Зайдем в дом, выпьем по маленькой на кухне — там в окно свет с улицы попадает, найдем кровати наощупь. Утром пойдем на осмотр территории. Меня вот что сейчас бесит — мало газет выбрасывают. Или их вообще не покупают, или по какому другому предназначению используют.
Геннадий отворачивается от меня, словно обидевшись, и добавляет:
– Вот и вы не в газету пишете, мы почитать не сможем.
– Еще завтра утром из магазина «Дикси» фрукты выбрасывать будут. Они ящики прямо в помойку ставят. Там много хороших фруктов можно найти, а вот колбасы и крупы не бывает, — троица смеется. — На нас потом, правда, дворничиха ругается.
Разговор плавно перетекает в воспоминания о тех, кто умер или пропал. Несколько раз принимаются считать, но всякий раз сбиваются. Вспоминают некую Ирку — бывшую учительницу английского, у которой муж отобрал детей, а ее саму выгнал на улицу. Долгое время молодая женщина бродяжничала, прибиваясь то к одному, то к другому кавалеру, а потом пропала. Просто пошла за водкой и не вернулась. Вспоминают юриста Игоря, который оставил при разводе квартиру жене и детям в надежде по-быстрому заработать на жилье. Не смог. Запил и умер прямо при них, на улице.
– А вы не думайте, что все бродяги такие грязные, как и мы. Есть пока что порядочные с виду, мы знаем такого, — докладывает Геннадий. — Они с женой отовсюду выписались, чтобы мужику, как военному, квартиру дали. А его уволили. Жена-то с ребенком нормально живут, а его выгнали — не нужен без квартиры. Он охранником на двух работах вкалывает. С одной смены придет — на другую ночевать идет. А между сменами с нами выпивает. Скоро его отовсюду попрут, к нам присоединится.
– Куда? — заволновалась Елена. — У меня уже мест нет, сами еле размещаемся.
– Да ладно тебе… Пойдем мы, еще нужно в одно место зайти, — скомандовал пожарный в отставке, и дамы дружно вскочили с бортика песочницы. — А вам спасибо. Редко удается побеседовать с образованным человеком.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
