Новости – Общество
Общество
«Обычно под утро, часа в четыре, проезжал Сталин»
Татьяна Николаевна Лемешева. Фото: Екатерина Вулих
Участница Великой Отечественной войны — об эвакуации рязанских совхозов, диверсиях и тайной награде
10 декабря, 2014 13:15
14 мин
Татьяна Николаевна Лемешева попросила меня приехать после пяти вечера, когда закончатся ее любимые сериалы. Говорит, 200 серий посмотрела, теперь уже жалко бросать, интересно, что будет дальше.
– А не забыли за это время, с чего сериалы начинались?
– С чего это я забывать должна? Я все помню, я не старуха беспамятная, — бодро ответила мне 88-летняя Татьяна Николаевна.
Так началось наше знакомство.
Татьяна Николаевна родилась 6 ноября 1926 года в Нижнем Новгороде.
– Родители мои интеллигентами были, поэтому с ними было трудно — они ж ничего не умели по хозяйству. Мама окончила с отличием московскую гимназию, папа работал начальником на железной дороге. Дед по маме вообще был заместителем министра путей сообщения — это сейчас так должность называется, как тогда называлась — не помню.
Татьяна Николаевна показывает старые большие фотографии родителей и деда. Они в очень плохом состоянии — во время Великой Отечественной снимки пришлось завернуть в несколько пакетов и закопать в землю.
В 1936 году семья переехала в совхоз Новоселки: отца Татьяны Николаевны отправили на пенсию, а в Рязанской области жили родственники родителей.
– Училась я в Дядьковской средней школе, пешком туда ходили. И вот 15 июня 1941 года у нас состоялся выпускной вечер по окончании 7-ми классов, а ровно через неделю началась война. Наше детство кончилось. Мне было 14 лет.
Тогда Татьяна и не думала идти на фронт — помогала эвакуировать из совхоза скот. Немцы дошли до Михайлова, велика была опасность, что враг войдет в Рязань. Девочка-подросток запрягла лошадь в телегу, погрузила на нее совхозные документы и отправилась с обозом под Ижевск.
– Это надо видеть, мадам, словами не передашь. Поздняя осень, холод, а мы коров гоним. Они телятся в дороге, ревут. Телят раздавали по дороге людям — куда их девать-то было? Как было страшно это видеть…
Старшие братья Татьяны Николаевны, Михаил и Олег, отправились на фронт в самом начале войны. Эшелон, в котором ехал Михаил, разбомбили и брат попал к немцам. Когда пленных гнали мимо украинских сел, местные жители выменивали их за самогон. Выменяли и брата. Но об этом семья узнала гораздо позже, а тогда родители получили письмо от соседа: «После бомбежки не видел Михаила ни среди живых, ни среди мертвых». Все решили, что он погиб.
На младшего, Олега, также получили похоронку. Татьяна осталась единственным ребенком в семье.
Оплакав обоих братьев, в 1943 году Татьяна тайно написала письмо Клименту Ворошилову: «Прошу призвать меня на фронт, я буду бить фашистов и мстить за своих старших братьев». Татьяна Николаевна и сейчас не может сказать, чего боялась больше: что к ее просьбе не отнесутся серьезно, или что ей придет повестка, а мама будет сильно ругаться.
– И я предупредила почтальоншу, что если будет мне письмо из Москвы, чтоб отдала лично в руки, а не родителям. Так и произошло. Пришел ответ, на конверте было написано «Москва. Кремль». В письме — «Ваша просьба будет удовлетворена». И вслед за письмом пришла повестка. Это было 30 июня 1943 года. Провожали меня всем совхозом. Тогда провожали не просто на войну, а на смерть провожали.
Председатель выделил Татьяне машину, девушку отвезли в военно-автомобильную часть, расположенную в Мервино. На следующий день к ней кинулись родители, чтобы еще раз попрощаться, но призывники уже были в Москве.
Первое время Татьяна служила дорожной регулировщицей. Девушки из ее части регулировали движение на Садовом кольце.
– Обычно под утро, часа в четыре, проезжал Сталин. Не один, всегда три машины было. Уж в какой именно ездил он — не знаю, темно ж было. Вот так, по ночам Сталин работал. А потом мы пошли на Ленинград, повернули на Калинин… Помню, деревни по дороге бе-е-едные были. Хибарки с земляным полом, хозяева его глиной обмазывали. Потом дальше, на Новоржев пошли. Да, у меня ж и ранение было.
Татьяна Николаевна показывает шрам на предплечье — сейчас уже осталось только темное небольшое пятно. Говорит, что ранение было несерьезное: пуля не задела кость.
– Но крови было порядочно. Иногда слышу: «Да мы за вас кровь проливали». Так вот, я за вас полтора стакана крови пролила, — говорит очень серьезно, в сторону, потом поворачивается и от души смеется.
Смеюсь и я. На самом деле мне не весело. Потому что сидит передо мной глубоко одинокий человек и радуется простому живому общению. Так получилось: Татьяна Николаевна пережила всех своих родных, в том числе и двоих детей.
– Еще я чудом избежала смерти. Тянула связь — это провод на такой большой катушке. Катушки были железные и картонные, вот мне в тот раз досталась картонная. Провод тянули под обстрелом и бомбежкой. Рядом разорвался снаряд — меня аж метра на полтора вверх подбросило, упала на эту самую катушку. Если б она была железной — меня б просто перерезало пополам. Вот было б обидно, — рассуждает собеседница то ли в шутку, то ли всерьез.
Говорит, что всех ужасов рассказывать не хочет. Потому что уверена: словами не передать, все равно никто не поймет. И постоянно повторяет: «Войну надо видеть, мадам». Потом, помолчав, добавляет: «Нет, не надо». Спрашивает, как я собираюсь растить ребенка, «когда в стране творится такое». У меня нет ответа на этот вопрос, у нее нет подсказок.
– Какими словами рассказать, как тяжело на войне женщине? Это сейчас, в мирное время, всякие средства гигиены, а тогда, на войне? Нитки лишней не было, не то что… В общем, ты меня поняла. Так вот, больше всего женщины ждали баню. Баня — это такой вагон, разделенный на две части перегородкой, в одной стороне мужчины, в другой мы. Сверху душ, снизу пятки голые видно, — собеседница снова посмеивается.
Вспоминает, как сушили одежду на печке в землянке — печкой служила бочка с вырезанным «окошком». Рассказывает, как однажды ей приказали доставить почту — она поехала на попутных машинах. Посадил ее один шофер, Татьяна смотрит, а у него ноги босые. Это зимой. Спрашивает у него: А что же с обувью?». Он остановился и открыл капот: портянки с валенками лежали на моторе — сушились.
– А гриппом и простудой мы никогда не болели. Знаешь, почему? Потому что на нервах все. И некогда было.
Татьяна Николаевна говорит, что раньше люди были другими — добрее, честнее, сердечнее. Всегда приходили друг другу на помощь.
– Вот стою я ночью в лесу, на посту. На перекрестке дорог. Тогда ведь ни указателей, ни светофоров не было. Проезжает какая машина — я должна указать, куда к какой части им ехать. Так вот, стою ночью — едет машина. Там двое солдат. Сейчас с девочкой что бы сделали? Ага, соображаешь. А мне солдаты срубили дерево, облили его бензином и подожгли — грейся, говорят. А у меня в тот раз валенки на морозе звенели, потому что промочила, а потом они замерзли.
Еще одно такое дежурство обернулось для Татьяны знаменательным событием. Стояла она на посту, и начался бой. Совсем рядом рвались снаряды. Было страшно, но с поста уйти было нельзя — это дезертирство и трибунал.
– Вдруг подъезжает «Виллис», в нем полковник и второй военный, адъютант, наверное. Полковник говорит мне: «Сейчас получишь от меня задание. Мы уедем, а ты побежишь вон в ту сторону. Будешь бежать, пока дышать не перестанешь. Если не перестанешь и встретишь наши танки — скажешь, чтоб они разворачивались и шли в обратную сторону, чтоб в Великие Луки не заезжали. И чтоб об этом никто не знал, даже твой командир». И я побежала. С автоматом, с флажками, запыхалась вся. А кругом бой шел, все взрывалось. Встретила те танки, передала приказ. Вернулась на пост и никому ничего не сказала.
Через какое-то время в часть приехал тот самый полковник, вызвал Татьяну из землянки. Подруги чуть не разрыдались — так испугались за нее, потому что в те времена таким загадочным образом забирали только на допрос в особый отдел. А полковник повез девушку куда-то далеко, за много километров.
– Потом смотрю — в лес заезжаем, по лесу долго едем. И вижу опушку, а на ней какие-то снопы из веток стоят. Оказалось — танки замаскированные. И тут меня прямо из машины вытащили и на руках стали качать. Это были те самые танки, которым я передала приказ не соваться в бой. Еще выяснилось, что была диверсия: какой-то самозванец приказал танкистам идти в бой, но у них не было ни горючего, ни снарядов. Они шли на верную гибель. Мне сказали, что я спасла 12 танков и 50 солдат.
Потом, уже в мирное время, эти танкисты писали письма спасительнице Татьяне. Однажды написал незнакомый мужчина: «Спасибо за то, что вы тогда спасли отца. Недавно он умер, но всегда вспоминал вас».
– Письма покажете?
– Да что ты, кто ж такое хранить будет? Разве я понимала в 20 лет, что кому-то это будет интересно? Письмо и письмо, выбросила. О другом до сих пор жалею: в 44-м в землянке сгорели все мои военные фотографии. Там такие фотографии были. И на танке я, и с девочками.
Но это потом. А тогда, в лесу, Татьяне накрыли настоящий праздничный стол с фруктами и другими деликатесами, а полковник достал медаль «За боевые заслуги» и приколол на ее гимнастерку. Но приказал пока никому ее не показывать.
– Он тогда сказал: «Тебе орден положен, но его сейчас у меня нет. Награждаю медалью, но ты сейчас ее спрячешь, никому показывать не будешь. Это приказ. О диверсии никто знать не должен, только твой командир в курсе». И я спрятала медаль во внутренний карман. Девочкам потом сказала, что вызывали в особый отдел, просто расспрашивали про одно дело. И все.
Во время войны выяснилось, что оба брата Татьяны живы. Одного выкупили у немцев за бутылку самогона («Отдайте нам пару пленных, они нам будут по хозяйству помогать, зачем они вам?», — уговаривали немцев украинцы), второй тоже уцелел. Оба переписывались с сестрой — те письма тоже не сохранились. По словам Татьяны Николаевны, никто тогда не думал, что простые письма будут считаться ценными документами.
– Победу я встретила в литовском городе Либава. Уже 8 мая знали, что мы победили. Помню, немцы ехали мимо на танках, но уже без оружия, смеялись, играли на губных гармошках и кричали: «Гитлер капут!» С нами, молодыми девчонками, перемигивались. А наши ребята кинулись мыться в пруд, потом пристраивали маленькие зеркальца на сучья деревьев и поскорей брились. Я в тот день вернулась с поста, зашла в теплую землянку и уснула. Проснулась от грохота, е-мое, думаю, вот это бомбежка. А вылезла из землянки, а это наши палят в воздух из чего попало — победа.
В Литве Татьяне и ее однополчанкам удалось поесть немецких деликатесов и увидеть, как жили во время войны. Особенно удивились русские девушки, когда нашли коробки, а в них что-то светлое и сыпучие. Сначала боялись даже подходить, потом одна взяла и лизнула — сказала: «Вкусно, сладко». Это оказался быстрорастворимый кисель, который нужно просто залить кипятком. Еще поразил хлеб в какой-то особенной упаковке — 1943 года выпуска, а в День Победы он был еще мягким.
После войны, по словам Татьяны Николаевны, жила она «как все». Вышла замуж, родила детей. Сына нет в живых уже 20 лет, дочь умерла 8 лет назад. Остался внук — ему больше 30 лет, но порадовать бабушку правнуками он не спешит. Почти в 50 лет Татьяна Николаевна второй раз вышла замуж за бывшего односельчанина — он любил ее всю жизнь, развелся и приехал к любимой с большим букетом цветов. До пенсии проработала зоотехником в родном совхозе, пока он не развалился.
Из-за одиночества Татьяна Николаевна пристрастилась к сериалам, также она в курсе всех событий, происходящих в Рязани. Пристально следила за судьбой парка Морской славы. Говорит, что верит в Бога, только разговаривает с ним один на один. В церковь не ходит.
– Одиночество — это страшно, одиночество — это маленькая смерть. Смотрю на других пожилых — все живут в семьях, с детьми и внуками. Власти нам оказывают внимание, это правда, — только в День пожилого человека и в День Победы. В остальные дни нас как будто нет. Вот и ты выйдешь и завтра обо мне не вспомнишь.
Татьяна Николаевна достает пакет и показывает игрушки — новые машинки в упаковках. Это она закупает подарки внукам своих приятельниц и дальних родственниц. Говорит, что ей не жалко детям помочь, пусть даже и чужим.
– Я деньги детям раздаю, куда мне-то? Я вот в прошлом году ремонт сделала, обои поклеила — и ладно, на мой век хватит. А детям пригодится, пусть себе лакомство купят или игрушку какую.
Собираюсь домой, уже наступил поздний вечер. А Татьяна Николаевна рассказывает о том, чего мне на самом деле никогда не хотелось бы увидеть воочию. О том, как помогала солдату, который держался за живот — оказалось, руками кишки держал, чтоб на землю не вывалились. Как в Литве бомба попала в общую могилу русских солдат, и «все взлетело в воздух и раскидало по округе». Как в студебеккерах везли раненых, и на поворотах и кочках из машины выплескивалась кровь.
– Все равно всего не передашь, это надо видеть, мадам. Но у нас больше войны не будет, я знаю.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
